Прорыв выживших. Враждебные земли - Страница 69

— Это значит только то, что знак Ирбиса на воротах истинный, уважаемые, — сказал Мустафа.

— «Только то…» — передразнил Абдулла, — с какой такой радости Ирбис дает свой знак бедному дехканину?

— Мысли Ирбиса еще большая загадка, чем путь Аллаха…

— Ты, кажется, становишься атеистом, ака? Или считаешь, что сам Аллах действует под личиной Снежного Барса?

— Я не знаю, Вагиз. Но ты слышал, что баши, да пошлет Аллах ему здоровья, приказал доставить мальчишку Абазарова, но джигиты ушли ни с чем?

— Ха! Ушли! Их увезли, причем один был мертв, а двое примерялись к дороге навстречу гуриям. Старый Шамси оказался не так уж и стар…

— Что это за новость, Мустафа, если она всем давно известна.

— Не торопись, Абдулла. Что, по-твоему, должен был сделать баши со стариком, зарезавшим его людей?

— Ну… Шамси, хоть и «железный», но баши он не победит. Слишком стар. Да и ноги…

— Так вот, Абдулла, баши сам пришел во двор Абазаровых. Лично! — Мустафа поднял вверх указательный палец. — Один! Поговорил о чем-то с обоими Шамси и уехал восвояси. И скажите мне, уважаемые, — аксакал сделал паузу, — что могло заставить нашего баши, да пошлет Аллах ему здоровья, так вести себя с убийцей своих людей?

— Ты считаешь, что знак настоящий?

— Настоящий, почтенные! Более того, одна вдова, подрабатывающая в казарме джигитов, говорила, что оба раненных не дожили до рассвета.

— Аллах всемогущий, Мустафа! Разве можно верить вдовам, подрабатывающим в казармах?

— Иногда можно, Абдулла, иногда можно. Особенно, когда сам баши ездит в гости к простому декханину, как к знатному беку!

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, Мустафа! Может ты, Вагиз понимаешь мысль нашего уважаемого друга?

— Нет, и мне сегодня непонятен смысл его речей, — покачал головой Вагиз.

Мустафа пальцем поманил собеседников поближе и прошептал несколько слов. Аксакалы отшатнулись от него, как от прокаженного.

— Стареешь Мустафа, — произнес Абдулла, — раньше ты не говорил глупостей....

— Подумай сам! — поддержал его Вагиз. — У старика за плечами уже больше ста лет. Или меньше? А, Мустафа?

— Кто считает чужие годы, уважаемые. Но Шамси воевал еще с немцами, а после той войны прошло без малого восемьдесят лет. И надо сказать, что несмотря на это я, всё равно уверен: «железный Шамси» и есть Ирбис. И сам баши тоже так думает…

Окрестности Астрахани

— Что это было? — удивленно спросил Бессонов, когда за гостями закрылась дверь.

— Это, — подавился хохотом Урусов, — была демонстрация торжества организованной мысли над организованной силой… Ты просто в первый раз это видишь, майор. Помянутого Сухова он десять лет назад на автоколонну развел. Навсегда и задаром.

— То, что нас тут вместе с Жанибеком, как мальчиков поимели, понятно. Я не понял, как это было сделано! Ну-ка, сержант, объясни диспозицию.

— Ефрейтор я, — поправил Борис.

— Нет уж! Теперь ты сержант. Старший. За такие подвиги на ниве дипломатии, люди ордена получали, а нам что, званий жалко? Так докладывай.

— А чего тут докладывать. Ему на фиг не нужно, чтобы бригада здесь обосновалась. Ради этого всё сделает.

— Так не сможете вы здесь обосноваться. Обсуждали. Жрать будет нечего.

— Правильно. Не сможем. И Жанибек это понимает. Но он мыслит, как бандит. Мол, придут военные, жрать нечего, пойдут у него отбирать. Боится, однако…

— А почему решил, что он мыслит как бандит? Может феня игрой была.

— Она и была игрой. Но дело не в разговоре. Просьба пустячная. Чиновник предпочел бы навстречу пойти. Нормальный человек — тем более. А они права качать начали, да еще с наездом, на вшивость проверять. И не главный, шестерка. Уркаганские замашки. А с такими легко: шестерку на место поставить, чтобы не вякала, а старшему предъяву выкатить. Еще погонялами козырнуть. А когда получишь всё, что хотел, оставить за ним последнее слово. Чтобы самолюбие козырное потешить.

Майор очумело покрутил головой:

— Просто как, однако!

Урусов, наконец, просмеялся:

— Вот, майор, что такое русский гроссмейстер в действии. Секретное оружие полковника Пчелинцева!

— Ты что, в самом деле гроссмейстер?

— Ну… не совсем. Выполнил, а присвоить не успели — Война.

— Обзвездинеть!!!

— Борька, а откуда ты феню знаешь? Ты же гроссмейстер, культурный человек! Домашний, млять, мальчик!

— А я ее не знаю.

— Не понял!

— Это не феня была. Это базар по понятиям. Там три десятка слов помнить надо, чтобы перетирать вопросы.

— Один черт, не шахматисты же перетирают. Или так, пока никто не видит сопернику на ухо мульку затравить?

— Так у нас все пацаны во дворе на ней разговаривали. И в школе тоже. Я запомнил на всякий случай, вдруг пригодится…

Теперь смех разобрал Бессонова.

— А почему сержант, а не капитан? — выдавил он.

— Это мне папа объяснял. В Советском Союзе была только одна служба, сержант которой мог не обращать внимания на армейского майора или даже подполковника. Службы той нет давно, а ассоциации в крови сидят. Намертво. У всех постсоветских. И у казахов тоже. — Юринов сделал паузу, посмотрел на давящихся хохотом офицеров и закончил. — И капитана Вы бы мне не оставили. А лычки забирать — не комильфо будет.

Смех у майора как рукой сняло. С минуту он внимательно смотрел на Бориса, а потом слегка ошалевшим голосом произнес:

— Так ты, паршивец, еще и меня на звание развел?!

— Так точно, товарищ подполковник! — лихо козырнул старший сержант.

Офицеры закатились в новом приступе смеха.